STORY

Княгиня Дашкова: Екатерина Невеликая

В эпоху фавориток и временщиков Екатерина Романовна не пользовалась для продвижения к власти ни влиятельными связями, ни интригами, ни женскими чарами. Ее орудиями были неукротимая энергия и внушительный запас знаний в разных областях. Современники писали о ней: «Она помогает каменщикам возводить стены, сама проводит дороги и кормит коров, сочиняет музыкальные пьесы, пишет статьи для печати и громко поправляет священника в церкви, если тот отступает от правил, а в театре прерывает актеров и учит и их, как надобно выполнять роли. Княгиня вместе доктор, аптекарь, фельдшер, купец, плотник, судья, администратор».

В ХVIII веке все эти навыки были для женщины исключительными, причем княгиня обзавелась ими не благодаря, а вопреки судьбе. Родилась она в Петербурге 17 марта 1743 года в семье знатного вельможи Романа Илларионовича Воронцова, получившего за мздоимство прозвище «Роман-большой карман». Ее мать Марфа Ивановна умерла два года спустя, и девочку отдали на попечение бабушке. Отца она почти не видела и в мемуарах вполне справедливо назвала человеком разгульным и равнодушным к дочери. Катю ждала обычная судьба дворянских дочек — весьма посредственное образование, раннее замужество, хозяйство, дети. По счастью, в четыре года ее взял на воспитание дядя Михаил Воронцов, вскоре ставший канцлером императрицы Елизаветы. Это навсегда отделило ее от братьев и сестер, из которых она питала теплые чувства только к старшему брату Александру. Кузине Анне, вместе с которой Катя воспитывалась, она тоже осталась чужой — «трудно было найти людей более различных во всех обстоятельствах жизни», — писала Катерина.

Не в пример брату, просвещенный англофил Михаил Илларионович живо интересовался обучением Катерины. Она вспоминала: «Мы говорили на четырех языках, хорошо танцевали, умели рисовать... у нас были изысканные и любезные манеры, и потому мы слыли за отлично воспитанных девиц». К сожалению, манеры не компенсировали красоты, которой Катя была обделена. Вот какой ее увидел в зрелые годы знаменитый французский просветитель Дени Дидро: «Княгиня Дашкова вовсе не хороша; она мала ростом; лоб у нее большой и высокий; щеки толстые и вздутые; глаза — ни большие, ни малые, нос приплюснутый, рот большой, губы толстые, зубы испорчены. Талии вовсе нет, в ней нет никакой грации, никакого благородства, но много приветливости». Другой девушке такая внешность доставляла бы массу огорчений, но Катя, казалось, совсем не страдала от этого, как и от недостатка общения. Она нашла себе всего одну подругу, но это была сама великая княгиня Екатерина — немецкая принцесса Софья Фредерика Августа, отданная в жены наследнику Петру Федоровичу. Она была на 14 лет старше Кати, относилась к ней свысока, но ценила как собеседницу. Дашкова вспоминала: «Кроме меня и великой княгини в то время не было женщин, занимавшихся серьезным чтением». Они проводили вместе целые дни и порой делили постель — факт, давший повод для домыслов историкам. Но в те времена это было нормальным проявлением дружбы двух женщин, каждая из которых была по-своему одинока в окружающем мире.

К тому же Катя Воронцова очень скоро вышла замуж. Это случилось еще до ее 16-летия и совершенно неожиданно для всех, включая будущего мужа. Придворный сплетник Рюльер изложил эту историю так: «Однажды князь Дашков, один из самых красивых придворных кавалеров, слишком свободно начал говорить любезности девице Воронцовой; она позвала канцлера и сказала ему: «Дядюшка, князь Дашков делает мне честь просить моей руки». Не смея признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали именно такого смысла, князь женился на племяннице канцлера». 33-летний Михаил Дашков не особенно возражал против невинного обмана — ведь ему достались громадное приданое в 23 тысячи рублей и протекция канцлера Воронцова. Сразу после свадьбы он отбыл ко двору. В феврале 1760 года Екатерина родила дочь Анастасию. Позже на свет появились сыновья — недолго проживший Михаил и Павел.

Испытавшая на себе недостаток родительской любви и семейного тепла, Екатерина обратила на мужа и детей весь запас нежных чувств. Когда Михаил Иванович по пути в Москву опасно заболел, она на последнем месяце беременности отправилась ему навстречу и ухаживала за ним, несмотря на запрет врачей. Позже этот поступок высоко оценил Александр Герцен: «Женщина, которая умела так любить и так выполнять волю свою, вопреки опасности, страху и боли, должна была играть большую роль в то время, в которое она жила». Болезнь оказалась роковой — с тех пор князь практически не вставал с постели. Чтобы ухаживать за ним, Екатерина перебралась в Петербург, где возобновила дружбу с великой княгиней, хотя это было небезопасно. После смерти Елизаветы Петровны имперская корона досталась в конце 1761 года Петру III. Он терпеть не мог свою жену Екатерину, которую не без оснований подозревал в неверности. Не раз он публично обещал после прихода к власти отослать супругу в монастырь и жениться на своей любовнице — по иронии судьбы, это была родная сестра Кати Дашковой, хромоногая и рябая Елизавета Воронцова.

Услышав эти угрозы, Дашкова отважно устремилась на помощь подруге, пообещав избавить ее от «тирана». Хитрая Екатерина промолчала, хотя ее собственный заговор против Петра уже готовился полным ходом. Не доверяя чересчур открытой и импульсивной Дашковой, она держала ее в неведении, отметив позже: «Большое рвение княгини и ее молодость заставляли опасаться, чтобы в толпе ее знакомых не нашелся кто-нибудь, кто неожиданно не выдал бы дела». Дашкова развернула настоящую пропагандистскую кампанию среди сановников и аристократии. Благодаря ей были привлечены на сторону императрицы граф Н.И. Панин, граф К.Г. Разумовский, И.И. Бецкий, И.С. Барятинский, А.И. Глебов, Г. Н. Теплов и др. Но сам переворот, случившийся 28 июня 1762 года, Екатерина Романовна… просто проспала. По другой версии, ее собственной, она не успела сшить себе военную форму, без которой никак невозможно было предстать перед солдатами… Впрочем, свое опоздание она искупила с удвоенной энергией и так горячо убеждала собравшуюся на улицах толпу присягнуть Екатерине, что ее на руках понесли к Казанскому собору, где ждала соратников новая императрица. Подруги бросились друг другу в объятия, воскликнув: «Слава Богу!» А по словам Дашковой, государыня добавила: «Кто бы мог подумать, что я буду обязана царским венцом молодой дочери графа Романа Воронцова!»

С этих слов, то ли произнесенных, то ли нет, началась размолвка между двумя Екатеринами. Версия о ведущей роли 19-летней Кати в перевороте распространилась в столице настолько широко, что императрице пришлось опровергать ее в письме к своему любовнику (и будущему королю Польши) Станиславу Понятовскому. «Все делалось под моим руководством, — утверждала она. — Княгиня Дашкова хотя и желает приписать себе всю честь, так как была знакома с некоторыми из главарей, не была в чести по причине своего родства и своего возраста и не внушала никому доверия».

Екатерина имела все основания ревновать — популярность Дашковой в те дни была весьма велика. Вот какие дифирамбы расточал ей, споря с Дидро, британский посол Бекингем, дальний потомок героя Дюма: «Леди, чье имя, бесспорно, отмечено в истории, обладает замечательно хорошей фигурой, прекрасно подает себя… Лицо ее красиво, а черты не имеют ни малейшего недостатка». В то же время англичанин отмечал: «Ее идеи невыразимо жестоки и дерзки; они могли бы привести с помощью самых ужасных средств к освобождению человечества, а затем превратить всех в ее рабов». Посол Бекингем, как и многие иностранные наблюдатели, считал, что Дашкова, ставшая, по сути, второй особой в государстве, стремится воплотить в жизнь вольтерьянские теории. Это тревожило и императрицу. Проявив, по словам Герцена, «истинно царскую неблагодарность», Екатерина постаралась как можно быстрее указать тезке ее истинное место. Во время визитов в Зимний Дашковой приходилось подолгу ждать в приемной, пока государыня уединялась со своим фаворитом Орловым. Катя презирала этого нахального выскочку и буквально возненавидела его после того, как узнала об участии Орлова в убийстве свергнутого Петра III. Она не побоялась прилюдно заявить Екатерине: «Эта смерть случилась слишком рано для вашей славы!» После этого случая терпение царицы лопнуло, и она велела бывшей подруге отбыть в Ригу, по месту службы ее мужа.

Здоровье Михаила Ивановича продолжало ухудшаться, и в сентябре 1764 года он умер. А вскоре Дашкову постигла новая беда. На дачу ее родственника Куракина, где она гостила, заглянул с прошением поручик Мирович, который вскоре попытался освободить плененного юного императора Иоанна Антоновича. Мирович с Дашковой даже не видели друг друга. Но после мятежа по Петербургу поползли слухи, что обиженная княгиня содействовала бунтовщику, и в марте 1765 года ее сослали в подмосковную деревню Михалково.

Свою кипучую энергию опальная княгиня направила на обустройство садов и воспитание детей по английской системе. От этого у Павла и Анастасии развилась «английская болезнь», то есть хандра, и для поправки их здоровья Екатерина отправилась с ними в Европу. Уже в Данциге ее патриотизм перенес первое испытание: в гостиничном номере она увидела картину, на которой разбитые русские солдаты на коленях просили пощады у победителей-пруссаков. Придя в ярость, она купила красок и вечером самолично переписала полотно — теперь немцы на ней сдавались в плен русским.

Пожив немного в Англии под именем княгини Михалковой, она надолго обосновалась в Париже, где общалась с Дидро, Вольтером и другими просветителями. Ее взгляды в те годы, как отмечали собеседники, заметно изменились — она убеждала собеседников в благотворности «просвещенного» крепостного права, заодно хвалила императрицу и уверяла, что предана ей больше жизни. Она кривила душой, но это было вызвано не поиском выгод для себя — Дашкова была уверена, что ее знания и силы нужны Отечеству, и стремилась вернуться к активной жизни. Расчет оказался правильным — в 1771 году Екатерина II вспомнила о бывшей подруге и пригласила ее в Петербург. Там княгине пожаловали 2500 душ и особняк в столице, но ко двору не допустили и никакого дела не предложили. Разочарованная, Дашкова вновь отправилась за границу, чтобы надзирать за учебой сына в Эдинбургском университете. Она училась и сама — разъезжала по всей Европе, посещая музеи, театры, мануфактуры и даже пушечные заводы.

Вернулась Дашкова в Россию летом 1782 года. Но только в 1783 году императрица призвала ее на службу, назначив Дашкову директором Петербургской Академии наук и художеств. В этом назначении было немало лукавства. В то время это учреждение влачило довольно жалкое существование под властью Кирилла Разумовского, брата елизаветинского фаворита Алексея Разумовского, и немца-интригана Шумахера. За Академией и входящими в ее состав университетом, гимназией и библиотекой накопились громадные долги, ее сотрудники годами не получали жалованья. Из 30 академиков больше половины были иностранцами, а иные даже не знали русского языка. Дашковой, при формальном президенте Разумовском, предстояло исправить положение, чтобы русская наука как можно скорее стала вровень с европейской. Екатерина любезно разрешила бывшей подруге по всем вопросам обращаться лично к ней — «если потребуется, будить даже ночью».

Уже в первые годы руководства Академией Дашковой удалось сделать многое. Были оплачены долги, приведены в порядок изрядно разворованные коллекции книг и минералов, налажена печать в академической типографии.

Как и следовало ожидать, бурная активность княгини вновь вызвала ревность императрицы — той казалось, что Дашкова претендует на роль властительницы общественных дум. Масла в огонь подливали фавориты Екатерины, которые всеми способами старались лишить Екатерину Романовну ее влияния. Немало огорчения ей доставляли и дети — дочь, думавшая только о балах и нарядах, бросила мужа, предварительно разорив его. Сын без благословения матери женился на дочери московского приказчика, и Дашкова в гневе порвала с ним все отношения. В обществе злословили: заботится о просвещении, а не смогла воспитать даже собственных отпрысков! Новую почву для сплетен дала тяжба Дашковой с соседом, помещиком Нарышкиным, — его свиньи разорили любовно обустроенный цветник княгини, и она велела заколоть злосчастных животных. Над этим немало потешалась сама императрица, которая писала князю Потемкину: «И ежедневно выходит новая комедия между нею и обершенком Нарышкиным, и все над ними смеются». Вдогонку она вывела Дашкову в своей комедии «За мухой с обухом» в образе вздорной и высокомерной вдовы Постреловой.

Финальная размолвка между двумя Екатеринами случилась в 1795 году, когда типография Академии напечатала посмертную трагедию Якова Княжнина «Вадим Новгородский». В пьесе усмотрели антимонархические намеки и изъяли из продажи. Естественно, сразу после этого княгиня с ее горячим нравом подала в отставку. Конечно, ей не хотелось бросать Академию, за многие годы ставшую родной, и она явилась с прощальным визитом к императрице, рассчитывая услышать заветное: «Останьтесь, вы мне нужны». Однако самодержица произнесла лишь холодную фразу: «Счастливого пути, княгиня…»

Дашкова уехала в любимую калужскую усадьбу Троицкое, где через полгода услышала о смерти Екатерины II. Эта новость на три недели уложила ее в постель, но впереди были новые испытания. Взошедший на трон Павел I люто ненавидел участников переворота 1762 года, ставшего причиной гибели его отца Петра III. Дашковой наконец-то досталась слава одной из главных мятежниц, которой она так долго добивалась. Среди зимы ей передали приказ покинуть Троицкое и отправиться в дальнее нижегородское имение. Местному начальству велели отобрать у княгини письменные принадлежности и запретить общаться с кем-либо. К счастью, сын Дашковой, несмотря на любовь к картам и горячительным напиткам дослужившийся до генерала, сумел добиться смягчения участи матери. В 1798 году ей позволили вернуться в Троицкое, где она уже привычно занялась благоустройством села, разведением садов и просвещением крестьян. Страдая от недостатка общения, она охотно принимала гостей, среди которых оказались две дочери ее давней английской подруги — Кэтрин и Марта Вильмот. С интересом слушая рассказы пожилой дамы, девушки уговорили ее написать воспоминания — «это будет одна из интереснейших книг эпохи».

Дашкова не была бы собой, если бы даже в мемуарах не продолжила свой заочный спор с императрицей, утверждавшей, «что мое участие в этом деле (перевороте 28 июня) было ничтожно, что я на самом деле не больше, как честолюбивая дура». Опровергала она и мнение тех, кто представлял ее «жестокой, беспокойной и алчной». Действительно, ругаясь с детьми, она усердно платила их долги. Но при этом была скуповата и до копейки считала траты, хотя ее годовой доход достигал громадной суммы — 25 тысяч рублей. Деньги давала налаженная ею работа помещичьего хозяйства. Не брезговала она и ростовщичеством, безжалостно взыскивая долги. Ту же непреклонность она проявляла к издателям, предлагавшим ей выпустить мемуары: «Прошу не переменять у меня ни буквы, ни запятой, ни точки». Но, поскольку в мемуарах содержались нелестные отзывы о Екатерине II и ее сановниках, «Записки княгини Дашковой» были впервые изданы в 1840 году в Лондоне, куда их тайно вывезли сестры Вильмот. На русском языке они вышли только в 1906 году.

Екатерина Дашкова умерла 4 января 1810 года, оставшись в памяти потомков самой заметной русской женщиной XVIII века… после своей вечной соперницы Екатерины Великой. Всю жизнь она следовала словам, произнесенным в своей первой академической речи: «Будьте уверены, что я всегда гореть буду беспредельным усердием, истекающим из любви моей к любезному отечеству, и что неусыпною прилежностью буду стараться заменить недостатки моих способностей».

Эрлихман Вадим
© Gala Биография